exemple de traduction français-russe

texte en PDF. Il s'agit de l'introduction au tome III de l'histoire générale des cérémonies, moeurs et coutumes religieuses de tous les peuples du monde, publiée à Paris en 1741.
Le texte russe tient compte du style de l'époque.
La traduction a été commandée aux Editions du Progrès par la Bibliothèque Présidentielle de Russie

РЕЛИГИОЗНЫЕ ОБРЯДЫ ВСЕХ НАРОДОВ МИРА

ТОМ III
В котором толкуется о религиозных обрядах схизматиков греков и протестантов.


ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ РЕЛИГИОЗНЫХ ОБРЯДОВ, НРАВОВ И ОБЫЧАЕВ ВСЕХ НАРОДОВ МИРА
С 243 рисунками руки БЕРНАРА ПИКАРА
С историческими и курьезными объяснениями.
В изложении аббата БАНЬЕ из Королевской Академии Надписей и Словесности и аббата ле МАКРИЬЕ





ИЗДАНО В ПАРИЖЕ
В типографии РОЛЛЭНА сына, на Набережной Августинов, в аббатстве св. Афанасия и в Пальме
Год 1741
При соблаговолении и с королевскими привилегиями
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ О СХИЗМЕ И ЕРЕСИ




РАССУЖДЕНИЕ О СХИЗМЕ И ЕРЕСИ

С
вятой апостол Павел сказал , что ереси нужны: и разумеется, не произнеси этот великий Апостол это изреченье, не зиждилось бы оно на свидетельстве того, кто не способен обмануть, достаточно было бы обратиться к разуму, чтобы согласиться с такой необходимостью. В самом деле, как бы ни подошли к религии: будь то к ней самой, происходящей от Бога, либо с точки зрения людей, исповедующих ее, приходится признать, что в нравственном отношении внутри нее не могут не появляться заблуждения и разногласия, оскверняющие чистоту веры и нарушающие спокойствие верующих.
Верно то, что религия есть источник света, покоя и святости, и что Бог, давая людям откровение, не мог полагать иной достойной Его цели, чем научить их познать Его, любить Его и служить Ему в духе единения и правдивости. Впрочем, как очень правильно отмечает некий здравомыслящий автор, наше состояние требовало, чтобы, по своей доброте и милосердию, Бог прикрыл откровение некоторым мраком, дабы приучить нас к вере, покорить наш горделивый разум, кичащийся своими знаниями, властвовать над нами через покорность нашего духа, уверовавшего в правду недоступную человеческому разуму, ибо он ее нам открывает, и через покорность наших сердец, которым предлагаются печальные и скорбные вещи, ибо от так желает, дабы лишить нашу гордыню всяких требований, вынуждая ее признаться, что все хорошее нам достается от Бога; наконец, для испытания верных Ему. «Он допускает, чтобы весь Египет был окутан мраком, дабы чудо его покровительства являлось яснее, когда он озаряет землю Гесем светом правды; это означает, что он дает нам религию вместе с очевидностью, которую мирские и плотоядные люди никогда не обнаружат в силу того, что они мирские и плотоядные и что сердце их по собственной испорченности создают пелену и облака, закрывающие от них правду. Бог освещает людей, а люди себя ослепляют; а Бог это позволяет, дабы поразить их и показать нам, что он – Источник познания.» По этой причине эта святая, совершенная и светлая религия так полна Тайн возвышенных, божественных, непроницаемых для разума человека и вместе с тем оскорбительных, противных сущностной природе и грубым помыслам невежественного, ограниченного, испорченного человека, что было морально совершенно невозможно, чтобы она не становилась источником раскола и заблуждений для людей недобрых.
Таким образом, можно смело утверждать, что наши страсти и есть первый и главный источник ереси, ибо выигрывая от нашей ненависти к религии, они поощряют все сомнения, благоприятствующие им, все заблуждения и химеры, удаляющие нас от пути праведного. Особенно гордыня, самая опасная и самая разнузданная из всех страстей, воспрепятствует настойчивому расположению нашего к восприятию откровения. Расположение это состоит в том, чтобы признавать все истины, открытые нам, и воспринять их даже не понимая, не претендуя промерить глубины воли божьей. Из гордыни мы отклоняем истины, которые должны броситься в глаза; а необузданное любопытство – неразлучный спутник гордыни – вынуждает нас нарушить священную тень, окутывающую их. Мы не довольствуемся знанием вещей: мы еще хотим знать, откуда они берутся; а так как Бог именно не желает, чтобы мы знали способы, пытаясь раскрыть их, мы впадаем во всякие заблуждения, во всякие химеры, поджидающие ум необузданный и предоставленный самому себе. Любопытству сопутствует чаще всего безрассудство, которому противнее всего слова не знаю или не понимаю: слова ужасные, для избегания которых придумывают все что угодно. Для чего изобретают тысячу легкомысленных различий, тысячу ухищрений, противных евангельской простоте; все это с намерением рассеять священный мрак, распространенный божьей мудростью на таинства, и человеческой мудростью спасти тех, кого Бог хочет привести к вечной жизни безрассудным проповедничеством. Дерзости на помощь приходит Философия, нагромождая домысел на домысел, превращая сомнения в достоверность, по тому как нам хочется превратить в сомнение достоверность религии, воспитывая в себе привычку обо всем судить самим. Наконец, суеверие еще усиливает действенность любопытства и дерзости; а оно, в свою очередь, незаметно рождается из усилий страстей, в поисках прикрытий и поводов отойти от строгости христианской морали.
Эти три начала: необузданное любопытство, дерзость ума и суеверие виновны в появлении множества сект, во все времена выраставших из лона христианства, а сами эти три начала произошли от более древнего источника, а именно от разнузданности страстей наших. В наших намерениях не входит досконально обсудить все схизмы и все ереси, раздиравшие Церковь с самого ее рождения и которые своими внутриутробными распрями, расколами и заблуждениями способны были порушить чистоту ее Вероучения, подорвать основы ее единства, если бы ее божественный супруг Иисус Христос не пообещал , что врата ада будут бессильны против нее. Можно прочесть о них в трудах церковных авторов. Мы же дали себе цель преподнести общие и сокращенные познания о многочисленных сектах, появлявшихся в разные эпохи истории Церкви. А если мы и рассмотрим более подробно ту или иную, то лишь постольку, поскольку они связаны с существующими в наши дни, и что они помогут понять откуда они произошли. Но прежде посмотрим, что сообщает нам г Флери о схизме и ереси вообще.
«Ересью называют упорную приверженность к какой-либо догме, осужденной приговором Всемирной Церкви, либо постановлением Вселенского Собора, как ересь Ария, осужденная на Никейском Соборе, либо признанным всей Церковью решением Папы, подобно вынесенному св. Иннокентием против похвалы, либо особым Собором, признанным всей Церковью, как Собор Антиохийский, осудивший Павла Самосатского. Таким образом, в подобных вопросах выносятся два решения: первое по правовому вопросу, для определения, является ли какое-либо суждение ортодоксальным или еретическим; решить такие вопросы надлежит исключительно Церкви, то есть епископу, Собору провинциальному или святому Престолу. Второе решение выносится по существу, то есть определяет, является ли тот или иной человек еретиком».
«Во Франции светские судьи утверждают, что решение по этому вопросу принадлежит им, в тех случаях, когда ересь налицо, не ущемляя решающую власть Церкви, так как речь идет лишь о том, чтобы применить законы государей, наказывая тех, кого осудила Церковь. А государи установили светские наказания за такое преступление, ибо оно нарушает гражданское спокойствие тем, что разделяет умы. Ведь согласие морально невозможно среди людей, с надлежащей серьезностью воспринимающих религию, которые смотрят друг на друга как на святотатцев или людей суеверных. Нельзя сказать, что у государя нет прав на сердце и убеждения людей: он хотя бы имеет право на то, чтобы не выказывали дурных убеждений, и не должно быть разрешено держать речи, противные чести Бога и религиозным догматам, так же как не позволительно держать речи против уважения государю, или против основополагающих правил государства, или против добронравия».
«От ереси очищаются отречением от заблуждения и католическим вероисповеданием. Но ежели виновный вновь впадает в свое заблуждение, будь то та же самая ересь, будь то другая, его называют вероотступником и Церковь уже с большим трудом отпускает ему грех, дабы не осквернять таинств. Также осуждают и пособников еретиков, т.е. тех, кто их прячет, им помогает и содействует каким-либо образом. Ересь наказывается самыми страшными каноническими карами: низложением для священнослужителей и отлучением для всех; а те, что преставятся в таком состоянии, лишены церковного погребения, и наказание распространяется на их детей, которые законно не смогут ни быть посвящены в сан, ни пользоваться бенефициями; только в первом поколении, если отлучена мать, и до второго поколения, если отлучен отец. Что до светского наказания, то государи устанавливали его с разной степенью суровости в разные времена и соответственно положению более или менее мятежных еретиков; денежные штрафы; полная или частичная конфискация имущества; мучительные наказания, ссылка, смерть.
Так как еретики и неверные предубеждены в своих заблуждениях, то в странах, где они властвуют, им невозможно помешать издавать законы, направленные против истинной веры. Но это подобие законов никогда не мешало настоящим христианам жить в таких странах и в них работать на спасение душ, зная, что повиноваться следует прежде Богу, нежели людям, и что запрещено бояться тех, кто могут убить лишь плоть. Так утвердилась христианская религия, и это состояние преследования всегда будет вернейшим признаком, по которому узнают истинных христиан.
По церковным канонам схизматики стоят в один ряд с еретиками, ибо, как сказал св. Куприян, тот, кто не блюдет единство Церкви, не хранит и веры. Схизм есть раскол, раздирающий Церковь, когда одна часть народа либо духовенства восстает против его законного пастыря, отрекается от религиозной общности и собственной властью наделяет себя лжепастырем. Кары, настигающие схизматиков, – те же самые, что карают еретиков; среди прочих – отмена посвящений в сан и всех актов церковного правосудия, изданных прелатами схизматичками. Однако ни еретики, ни схизматики не теряют власть, позволяющую им совершать таинства, так же как и остальные грешники. Свойство сана священника не исчезает, так же как и крещения. Только они грешат, когда они совершают эти таинства, не пребывая в церковной общности. Следовательно, также как крещение, полученное от еретика или схизматика действительно, как и от пьяного или распутного, так священники, посвященные в сан епископом еретиком или схизматиком – священники постольку, поскольку епископ сам был посвящен законным образом. Но те, что получили сан епископа или пастыря, как бы они ни назывались, от мирян или простых священников, остаются только мирянами. Таким образом, ничтожность, вынесенная церковными канонами против посвящения в сан схизматиками, является следствием вечного запрета, который может быть отменен Церковью.
Мы посчитали это предисловие тем более необходимым, что оно дает общее представление о сущности схизмы и ереси, об их происхождении и о предосторожностях, которые Церковь и государство сочли нужным принять для предотвращения или препятствования злу, которое может исходить от того и другого. Теперь обратимся к сути предмета, и начнем с того, что относится к основным схизмам, возникшим с появления христианства.
I. Мы не будем говорить о той схизме по поводу законных предписаний, которая чуть не расчленила Церковь еще в колыбели. Вопрос, разделивший учеников Спасителя, не возымел никаких последствий. Собравшиеся в Иерусалиме Апостолы с уверенностью постановили: Святому Духу и нам показалось целесообразным. Все согласились с этим решением, и единство было восстановлено.
Схизму, возникшую в Церкви в конце второго века по поводу Пасхи, погасили с бόльшим трудом. Вопрос этот уже обсуждался несколько лет раньше Папой Аникитой и нарочно для этого прибывшим в Рим епископом Поликарпом Смиренским. Но посовещавшись, и хотя ни тот ни другой не захотел отречьcя от обрядов своей Церкви, они условились не разрывать добрые отношения из-за этого спора. Спор возобновился во времена о которых идет речь, и зашел очень далеко. По древней традиции Церкви Азии праздновали Пасху в день, когда евреям предписано принести Агнца в жертву, то есть на четырнадцатый день нисана, безотносительно на какой день недели оно приходится. Другие же Церкви по всему миру придерживались обычая, проистекающего из апостольской традиции, прекратить пост и отметить Пасху в день воскрешения Христова, то есть в воскресенье. По сему поводу собирались несколько Соборов в Риме, в Палестине и в Галлии; и все единодушно вынесли решение о том, что Пасха должна праздноваться в воскресенье. В противовес сему епископ Поликрат Эфесский созвал в Эфес Собор епископов Азии, постановивших и далее отмечать этот праздник в один день с иудеями, то есть на четырнадцатый день нисана. Видя такое упорство, занимавший в ту пору престол святого Петра Папа Виктор, вознамерился исключить из Общности за обособленную доктрину Церкви всей Азии и близлежащих территорий, записав в письма, что братья всех тех сторон отлучены от Церкви. Однако, отмечает Флери, не все епископы одобрили такое поведение и решительно взывали к сохранению согласия и милосердия. Некоторые стали писать по этому поводу; среди прочих св. Ириней, который обратился к нему с посланием от имени братьев, подвластных ему в Галлии. Видимо, укоризненные речи возымели свое действие, и Папа смягчил свой гнев ради согласия и единения. Впрочем, обычай праздновать Пасху на четырнадцатый день нисана продержался в Азии и на Востоке еще в течение нескольких веков.
В третьем веке различные схизмы смущали карфагенскую Церковь. Первая из них стала схизма Новациана. Возникла она вот по какому поводу. Был пресвитер по имени Новат, человек беспокойный, любитель нового, который казался подозрительным епископам по части чистоты веры; он был тщеславным, скупцом, льстецом, бунтарем, врагом мира. Верующие требовали его наказать за различные тяжкие преступления, в которых его обвиняли: он должен был быть низложен и даже отлучен. Приближался день суда над ним, но начавшиеся преследования против христиан спасли его, помешав собранию епископов. Опередив их решение, он отошел и стал подталкивать других отойти от епископа, которым был тогда св. Киприан, рукоположил дьяконом некоего Фелициссима, не более достойного, чем сам Новат. Он образовал общину и встал во главе ее с пятью пресвитерами, создал свою Церковь и стал вести собрания верующих. После того, как Киприан отлучил этих схизматиков, Новат переехал в Рим, где он отвернул от Церкви пресвитера по имени Новациан. Св. Корнелий только что был избран на престол св. Петра. Новациан высказался против его избрания; он отвернул несколько верующих от папской Церкви и, продвигаясь далее по тому пути, выдвинул свою кандидатуру и был избран римским епископом. Таким был первый Антипапа и глава первой схизмы в лоне римской Церкви. К схизме он добавил ересь, утверждая, что Церковь не вправе вновь принять в число верующих падших во время гонения, как бы они ни каялись. Он также осуждал повторные браки. Его последователи называли себя по-гречески кофарами – чистыми, и носили белые одежды. По этому поводу собирался не один Собор в Риме, в Африке и в других провинциях, во время которых Новациан и члены секты были осуждены. Тем не менее, секта продержалась не одно столетие.
Затем последовала схизма Фортуната, не имевшая больших последствий. Но в те же времена , при понтификате св. Стефана, серьезный вопрос возмутил спокойствие католических епископов, от которого чуть не случился крупный скандал в Церкви. Вопрос касался крещения еретиков. Сначала его подняли в Африке и св. Киприян первый стал утверждать, что крещение еретиков не имеет силы и что им требуется новое крещение, когда они возвращаются в лоно Церкви. Он унаследовал эту доктрину от предшественника, епископа Агриппина Карфагенского, который первый изменил древнему обычаю. Епископ св. Дионисий Александрийский разделял мнение св. Киприана. Папа св. Стефан придерживался противоположного мнения. Спор велся с большим ожесточением с обеих сторон. Св. Киприан возглавил в Карфагене несколько Соборов африканских епископов, которые единодушно высказались в пользу недействительности крещения еретиков. Папа отверг эти решения и заявил, что перестанет общаться со св. Киприаном и другими епископами, разделявшими его воззрения, если они не оставят свое мнение. « Неизвестно, утверждает Флери, чем обернулся тогда этот спор. Установлено только, что он еще продолжался при Папе св. Сиксте, последовавшем после св. Стефана, и нигде не явствует, что св. Киприан изменил свое мнение. Однако св. Киприан почитается среди самых прославленных мучеников, даже в римской Церкви. От того его заблуждение не умаляет его святость, что он сохранял неизменно единство Церкви и милосердие. Он искренне поддерживал, уверовав в его правильности, плохое дело, по которому еще не было вынесено решение, утвержденное согласием всей Церкви. Мнение Папы св. Стефана возобладало потому, что оно было более древнее и наиболее универсальное, и, соответственно, лучшее. Святой Отец непрерывно призывал св. Киприана и его последователей к соблюдению древней церковной традиции, напоминая им: nihil innovemus, sed quod traditum est servetur. Вопрос окончательно был закрыт волей Вселенского Собора, то есть самое позднее, на Никейском Соборе».
Но одной из самых продолжительных и самых грозных, раздиравших африканскую Церковь, стала схизма донатистов. Она берет свое начало в четвертом веке с выбором Цецилиана епископом Карфагенским. Претендовавшие на эту кафедру и разгневанные тем, что не были избраны, Ботр и Целестий примкнули к тем, кто не одобрял это посвящение; они созвали в Карфаген до семидесяти епископов из Нумидии и, тем усилив свою партию, учредили собственную Церковь, созвали Собор, на котором они низложили Цецилиана. Освободив таким образом карфагенский престол, они провели новое избрание и рукоположили некоего Майорина. Затем они разослали по всей Африке письма, склонявшие верующих выйти из Церкви Цецилиана. Так состоялся раскол донатистов в Африке. Это имя происходит от Доната из города Каза Нигра, возглавившего эту партию, и от другого Доната, более известного, вошедшего на карфагенскую кафедру после смерти Майорина. Тщетны остались усилия императора Константина для воссоединения этих схизматиков с Церковью. По этому поводу собирался Собор в Риме, и другой в Арле, где донатистов осудили. Они воззвали к императору, который осудил их в свою очередь и против них издал весьма суровые законы. Тем не менее, они продержались еще при следующих императорах. И какой должна была быть сильной их партия даже в конце четвертого века, коли св. Августин посчитал нужным выступать против них. Но их внутренние распри помогали борьбе против них; несмотря на это, император Гонорий вынужден был в очередной раз издать против них суровые законы, карающие творимое ими насилие. Собрание в Карфагене в 411 году нанесло этой схизме смертельный удар, после чего донатисты стали толпой возвращаться в лоно Церкви.
В числе схизматиков того века можно еще назвать люцифериан. Около 362 г. епископ Люцифер Кальярский, не желая принимать тех, кто одобрил решения Собора, заседавшего в Римини, решил отмежеваться от тех, кто их принимал после убедительного покаяния. Впрочем, ему ставят в вину исключительно его непреклонность, а не обвиняют в каком-либо отступлении от веры. Огромная популярность Люцифера привлекла к нему некоторых сектантов, таких как дьякон римской Церкви Илярий, дошедший до того, что стал заново крестить тех, кого крестили в арианстве. Хоть они и были малочисленны, но люциферианы имели своих епископов в Риме, и самый знаменитый из этой партии был Григорий Эльвирский, которому сторонники приписывали дар чудотворения. В 385 г. они обманом добились от императора Феодосия рескрипта в свою пользу. Но большого результата он не имел, и схизма погасла некоторое время спустя.
Состоявшийся в середине пятого века Халкидонский Вселенский Собор, стал причиной возникновения новых расколов. Осуждая ересь Евтихия, Собор повторно клеймил и Нестория, а тайные сторонники Евтихия постарались умалить авторитет святого собрания и не упустили возможность очернить его, утверждая, что признание двойной природы Иисуса Христа оправдывало заблуждение обоих. Одним из самых ловких и сильных противников этого Собора стал Феодор, епископ Кесарии Каппадокийской. Заметив, что император Юстиниан старался восстановить мир в Церкви, он подсказал ему простой способ для воссоединения оставшихся сторонников Евтихия с католиками, сказав, что первых в Халкидонском Соборе возмутило то, что был принят Феодорет, невзирая на его трактат против двенадцати анафем св. Кирилла; что были одобрены выступления Феодора Мопсуетского, вместе с письмом Ивы, чья доктрина была чисто несторианской, и что, если эти писания будут осуждены, то Собор будет оправдан и решения его повсеместно приняты. Юстиниан не увидел обмана лжеца и, внимая его доводам, издал эдикт, или письмо, направленное всей Церкви в форме исповедания, в котором он осуждал все три главы, то есть писания Феодора Мопсуеского, Феодорета против св. Кирилла, и письмо Ивы.
Появление этого эдикта стало сигналом к расколу. Всех заставляли одобрить его, щедро награждали принимавших его и, наоборот, те, кто противился ему, были низложены или же высылались. Нашлись слабые епископы, которые согласились с содержавшимся в нем осуждением. Другие же упорно отказывались подчиняться императорскому закону. Среди последних были африканские епископы, но так как дело имело тяжелые последствия и детали увлекут нас слишком далеко, мы отсылаем любознательных к церковной истории того времени.
Но самая длительная, самая распространенная и, соответственно, самая прискорбная из всех схизм, поразивших христианство – безусловно, та, что еще сегодня, спустя девятьсот лет, отделяет греческую Церковь от католической. Она отмечена всем тем, что может изобрести честолюбие, зависть, ненависть, досада вкупе с враждебностью, коварством и ложью. Мы не станем вдаваться в историю этой схизмы. Ее написали доступные сегодня сведущие авторы : впрочем, в дальнейшем нам предстоит обратиться к этому событию, когда речь пойдет о религиозных обрядах греков схизматиков. Посему мы ограничимся некоторыми замечаниями об истоках и причинах этого злосчастного раскола.
Хотя некоторые относят начало данной схизмы к возведению Фотия на константинопольский патриарший престол в середине девятого века, причина была, определенно, более древней. На самом деле она начинается с Халкидонского Вселенского Собора, созванного четыреста лет до того. На этом собрании, следом за двадцатью семью канонами, до сих пор признаваемыми и одобренными всею Церковью, составили двадцать восьмой, в отсутствие и без ведома папских послов; в нем Константинопольской Церкви отводится второе место после Римской. Напрасно легаты жаловались и возражали против решения, принятого без их участия. Константинопольские Патриархи дорожили рангом, возвышавшем их почти на первое место; их претензии находили поддержку в греческих императорах, убежденных в том, что в их интересах поддержать епископа императорского города; соответственно они не придали маломальского значения ни возмущению легатов, ни упрекам понтификов.
Вот искра, из которой возгорелся впоследствии огромный пожар. Я знаю, что некоторые протестантские авторы приписывают его властолюбию Пап, противившихся притязанию константинопольских Патриархов, доведшему их до отделения от их общности. А если смотреть на вещи без пристрастия, то бесспорно приходится признать, что тщеславие и недобросовестность исходили исключительно со стороны константинопольских Патриархов, а правота – со стороны Понтификов. В самом деле, нельзя отрицать незаконность по форме двадцать восьмого канона Халкидонского Собора, так как он был составлен восточными епископами, всецело преданными императору и Константинопольскому Патриарху и славе своей нации; и все это без ведома и вопреки протестам легатов. Впрочем, он был и несправедливым по существу, и противным древним канонам, в особенности канонам Никейского Собора, установившим ранг Церквей и определившим Александрийскую Церковь на втором месте. Таким образом, двадцать восьмой канон ущемлял третью сторону; одно это позволяло приставленному следить за соблюдением канонов Папе, воспротивиться применению данного закона. К тому же Понтификам все было равно, кто из Патриархов Константинопольского или Александрийского стоит на втором месте в иерархии Церкви, и, не воспротивившись одному, они также могли согласиться с другим, ежели позволяли справедливость и порядок. Стало быть, тщеславие и забота о преимущественном положении стали единственным основанием претензиям Константинопольских Патриархов и, как следствие, первопричиной схизмы. Но недолго второе место, присвоенное им Халкидонским Собором, их удовлетворило. Титул Вселенского Епископа, на себя наложенный впоследствии и ставивший их над всеми епископами мира, обнаружил размах их властолюбия и доказал правоту Понтификов, с самого начало воспрепятствовавших им в этом.
К этому можно добавить, что заблуждения, заразившие с тех пор Греческую Церковь, и которым Папы всегда энергично сопротивлялись, немало способствовали поддержанию зависти, досады и раздора между греками и западными христианами, и незаметно подготовили умы к схизме, возникшей впоследствии. Осуждение Халкидонским Собором учения Евтихия не погасило ересь. Поведение Акакия во время осады Константинополя, насилие, чиненное Петром Кнафеем (Суконщиком) в Антиохии и Петром Монгом в Александрии, после известной «Формулы единства» — Энотикона императора Зенона, гонения на католиков при его преемнике Анастасии, - все показывает насколько глубоки были корни, пущенные евтихианством. Ранее было сказано, что в деле о трех Главах цель была, преимущественно, добиться оправдания этого заблуждения. Монотелитская доктрина, о которой мы дальше будем говорить, стала еще одним его последствием. И, наконец, ересь иконоборцев, продержавшаяся более столетия, завершила раскол. Можно также безошибочно утверждать, что потеря греками западной части римской империи нанесла смертельный удар единству двух Церквей.
Вот, на мой взгляд, источник и причины схизмы греков. Мы здесь не стали говорить о некоторых частных схизмах, оказавшихся непродолжительными и мало затронувшими Церковь. Мы также проигнорируем довольно частые расколы, особенно начиная с восьмого века, вызванные тщеславием Антипап. Помимо того, что рассказать об этом потребовало бы отдельного повествования, история эта так бедна событиями и так богата повторами, что она быстро наскучила бы читателю. Что касается английской схизмы, то мы отсылаем читателя к статье, где трактуется о религиозных обрядах протестантов. То малое, что мы рассказали о главных схизмах, внесших в разное время раскол в Церкви Христа, единой по своей сути, хватает для общего представлении о них, об их истоках и причинах. Остается рассказать о ересях. И так как из тех, которые возникли с самого зарождения Церкви, некоторые возымели серьезные последствия, мы предпочитаем более пространно говорить об этом предмете.
II. Первая и самая древняя из всех ересей – ересь Симона Волхва. Видя, что от рукоположения апостолов на человека снисходил Святой Дух, проявлявший себя в нем владением языками, исцелением и иными чудесами, он предложил апостолам деньги со словами: Дайте и мне такую власть, чтобы в тех, на кого я руки положу вошел Святой Дух. Св. Петр сказал ему: «Пусть твои деньги погибнут и ты вместе с ними, коли ты возомнил, что можешь купить дар божий»; и призвал он покаяться. А Симон не уверовал: наоборот, он воспользовался именем Иисуса Христа, чтобы собрать секту вокруг себя. Он говорил, что он есть великая сила божия, позволившая людям называть ее как им заблагорассудится; что он явился среди евреев как Сын, в Самарии, как Отец, а среди прочих народов, как Дух Святой. Он всюду ходил с женщиной по имени Елена, иначе Селена, то есть Луна, купленной им в городе Тир, где она пребывала рабыней-блудницей. Он объявил ее первенствующим творением своего духа, матерью всего существующего, и прочее. Вызволив привлеченных новых сектантов из смертельной опасности, которой христиане подвергали себя, он учил их равнодушно относиться к идолопоклонству. Ему самому они поклонялись как Юпитеру, а Селене – как Минерве. Их священники жили в распутстве и предавались магии, колдовству, раздачей любовных чар, толкованию снов и всяким суетным диковинкам. Секту не преследовали, однако двести лет спустя от нее не осталось и следа во всем мире.
Мы несколько пространно написали об этом, лишь для того, чтобы показать, как с самого своего зарождения, веру портили заблуждениями, что хитростью и испорченностью людей прицельно старались поставить ее на службу их страстям и воспользоваться ее чтимым авторитетом, дабы утвердить все ухищрения своего распутного ума и смятение их сердца. Кроме того, первый век существования Церкви увидел возникновение ереси николаитов, по имени Николая, одного из семи первый диаконов Иерусалима, которые, ссылаясь на его невинные речи и деяния, стали презирать законы брака и предаваться прелюбодеянию; затем ереси Эбиона и Церинтия, оба отрицавших божественность Иисуса Христа, преимущественно против которых св. Иоанн написал свое евангелие; затем ереси Менандра, главного последователя Симона Волхва, утверждавшего, как его учитель, что послан Неведомой Силой для спасения людей, и что никто не может быть спасен, коли не был крещен от ее имени, и что крещение и есть истинное воскрешение, так что его последователи будут бессмертными, даже в этом мире.
Во втором веке, когда уже не осталось на земле ни одного из первых учеников-свидетелей жизни Иисуса Христа, своими ушами услышавших изложение его Учения, ереси, до сих пор жившие в потемках, стали поднимать голову и заявлять о себе с большей наглостью. Некий Элькасай, иудей по происхождению, образовал особую секту, состоявшуюся из полухристианских иудеев, противников непорочности и воздержания, которые принуждали к браку. Они утверждали, что можно без греха поддаться гонению, поклоняться идолам и внешне исповедовать все, что захотят, лишь бы душа в этом участия не принимала. Их называли оссенианами или ессеями. Они сохраняли обрезание и соблюдали шабаш. Затем наступило время гностиков, имевших разных главарей: Сатурнина, Василида и Карпосрата, последователей Менандра, но объединенные желанием испортить своими умозрениями чистоту веры. Еще дальше пошел Валентин, создав смесь платонической философии и тайных чисел, Теогонии Гесиода и Евангелия от Иоанна, единственного признанного им ученика. Мы не станем вдаваться в дискуссию о его глупой басне об Эонах. Она лишь показывает, до какой степени самые лучшие умы могли заблуждаться, следуя своим идеям при толковании священного Писания. «Болезнью всех этих еретиков, сказал М. Флери, было то, что они находили для себя чересчур простым вероучение Католической Церкви и хотели возвысить еще более Бога, признанного ими своим Властелином». Название «гностик», которое они приняли, означает «сведущий» или «озаренный», и католики применяли его к самым совершенным из христиан. Вслед за ними возник нечестивец Маркион, завистью и досадой увлеченный в неправильную партию, который, ступая по следу своего учителя Кердона, установил два начала: первое хорошее, другое – плохое. Он отрицал воскрешение из мертвых, осуждал браки и крестил лишь целомудренных. Члены его секты не потребляли ни мяса, ни вина и использовали воду для причастия. Ненавидя Создателя, они постились по субботам и доводили презрение плоти до поиска смерти под предлогом мученичества. Спустя двадцать лет, Монтан вкупе с двумя блудницами Присциллой и Максимиллой, утверждали, что он и пророчицы получили всю полноту Божьего Духа, который другим сообщался лишь частично. Он себя называл Параклитом и претендовал на большее совершенство его учения, чем учение апостолов. Он обличал повторно женившихся, как развратников, устанавливал новые посты, запрещал скрываться от гонений и почти не слушал исповедь грешников. Его вероучение назвали Фригийским или катафригийской ересью, так как Монтан происходил из Фригии. Его последователи разделились на несколько сект, некоторые из них во время молитвы держали палец перед носом, дабы закрыть себе рот и показать свое усердие. Пропустим энкратитов или воздержников, основателем которых был Тациан, Маркосиан и с ними аскодруты, или аскодрупиты, и архонтики, которые все, в своих измышлениях, зашли дальше, чем Валентин. И наконец, к закату этого столетия художник и философ Гермоген отвернулся от учения Церкви, предпочитая ему учение стоиков. Он утверждал, что материя – предвечная и несотворенная; что когда-нибудь демоны воссоединятся с материей, и что тело Иисуса Христа восседает в солнце.
Ориген, живший в начале третьего века, не может быть причислен к еретикам, несмотря на то, что некоторые из его воззрений были осуждены Церковью, поскольку он может быть оправдан тем, что он сам сомневался, изрекая их, и мы оставим читателям возможность судить о них. Так, можно его оправдать по тем воззрениям, ему действительно принадлежавшим, ибо по некоторым, им самим отрицаемым, он жаловался, что еретики исказили его труды. Впрочем, ставившиеся ему в вину заблуждения находятся преимущественно в книге «О началах», где он выдвигает смелые и странные суждения о святой Троице, о природе ангелов, состоявших в его понимании из души и неуловимого тела, о природе светил – одушевленных предметов, о статусе демонов, которые когда-то перестанут враждовать с Богом, о множестве миров, о которых он думает, что они предвечные и вечно будут следовать друг за другом. Где-то в 248 г. его позвали на поместный Собор, заседавший в Аравии по поводу еретиков, утверждавших, что души умирают одновременно с телом и воскресят вместе с ними. Он боролся против других еретиков –элькасаитов, повторивших заблуждения Элькасая, о котором говорилось ранее.
Среди еретиков того же третьего века значатся и акварии, против которых выступал св. Киприан, так названных оттого, что в силу своего невежества или простоты своей они для причастия употребляли только воду, опасаясь быть узнанными как христиане по запаху вина, а также тысячники, против которых св. Дионисий Александрийский написал трактат. Их главный теоретик был епископ Непос, который слишком по-иудейски понимал обещания, содержавшиеся в Писании, о том, что Иисус Христос тысячу лет будет царствовать на земле, и что все это время святые будут наслаждаться всеми плотскими утехами.
В том же веке появилась ересь Савелия, по сути своей такая же, как и ересь Праксея и патрипассианство, отрицавшее Святую Троицу и реальную раздельность божественных лиц. Савелий узнал о ней от своего учителя Ноэция, проповедовавшего на Востоке, пока Праксей учил на Западе. Ересь получила широкое распространение. Примерно в то же время жил епископ Павел Самосатский Антиохский, проповедовавший небытие Сына божьего до святой Девы Марии, и что чрез нее начал он свое существование, и тогда человек стал Богом.
На исходе века объявился еретик Манес, чье учение было похоже на доктрину Кердона и Маркиана, и касалось различия между двух начал, доброго, названного им Князем света, и злого – Князя тьмы. Свет и тень и тьма не были у него метафорами, а понимались буквально, ибо он признавал только все вещественное. Мир возник из смешения этих двух начал добра и зла. Солнце и Луна были два судна, плывших по небу, как по большому морю; Солнце состояло из доброго огня, а Луна из доброй воды. Так они объясняли святую Троицу. Отец пребывал в удаленном свете, Сын в Солнце, Мудрость в Луне, а Святой Дух в воздухе. Ненавидя плоть,как порождение злого начала, нужно было воспрепятствовать воспроизводству и соответственно запретить брак. Нельзя было ни давать подаяние, ни поклоняться мощам святых, ибо они это называли идолопоклонством, ни верить в воплощение Иисуса Христа, ни в его смерть. У них было крещение, но с извращениями. Они совершали Евхаристию, но с таким отвратительным смешением, что не посмеем описать. Таково учение Манеса и манихейства. Несмотря на всю его нелепость, оно получило распространение и продержалось очень долго. Еще в начале одиннадцатого века нашлись маних